Акопян Карен Завенович
Кризис в контексте культуры
За последние десятилетия, особенно в связи с протекающими в настоящее время процессами в мировой и российской экономике, слово «кризис» прочно вошло в повседневный обиход, вероятно, большинства народов мира. С другой стороны, «кризис» (уже в статусе научного термина) по какой-то непонятной (во всяком случае, для автора) причине, так и не превратился в «рабочую» поли- и междисциплинарную категорию (в частности, экономики или культурологии), хотя, как представляется, он для этого обладает исключительной теоретической значимостью и вполне достаточным эвристическим потенциалом. Тем не менее, например, в одном из наиболее фундаментальных из числа увидевших свет за последние годы учебников по культурологии [см. 11] (успевшем уже выйти вторым изданием), так же как и в столь же основательной коллективной монографии «Теория культуры» [см. 16] и практически во всех менее фундаментальных учебниках и учебных пособиях, предшествовавших им и последовавших за ними, раздел, который был бы посвящен проблеме кризиса, блистательно отсутствует. Более того, совершенно «спокойно» без обращения к рассматриваемой нами проблеме обошлась не только пятитомная (еще советская) «Философская энциклопедия», но и сверхфундаментальная 2-хтомная «Культурология. Энциклопедия» (хотя, как это ни странно, в издании, предшествовавшем данному [см. 10], все же имелась статья А. Я. Флиера «Кризис социокультурный», речь о которой пойдет позже), и «Теоретическая культурология» [см. 15] из многотомного издания недавно почившего в бозе Российского института культурологии. (Еще один, правда лишь «косвенно говорящий», пример – известная книга Ж.-Ф. Лиотара «Состояние постмодерна», где слово «кризис» чаще всего употребляется в кавычках.)
Дополняя сказанное, отмечу, что даже в тех случаях, когда в научных трудах речь ведется о кризисе или о кризисных явлениях, в том числе и связанных с культурой (К. Ясперс, М. Хайдеггер, Э. Фромм, А. Назаретян и многие др.), понятие «кризис» чаще всего не становится предметом специального осмысления и анализа. Это обстоятельство можно (совершенно неубедительно) объяснить тем, что, в соответствии с распространенным на обыденном уровне представлением, понятие «кризис» считается всем понятным, а поэтому и не нуждающимся в специальном разъяснении. Но ведь еще в 1939 г. Й. Хёйзинга совершенно справедливо писал, что «научной формулировки, по существу, идея кризиса в прежние времена никогда не находила. Как таковая она изначально облекалась преимущественно в религиозную оболочку» [17; c. 248]. (Добавлю, что, во-первых, религиозный аспект этой проблемы в настоящее время обрел, может быть, еще большую, чем раньше, остроту, а во-вторых, по сравнению с 39 г. ситуация мало изменилась. Кстати, сам автор также дальше приведенной констатации не пошел.) Естественно, тем самым я не отрицаю существования множества работ, затрагивающих проблему кризиса, но, на мой взгляд, на сегодня этого уже явно не достаточно.
В данной работе пойдет речь о кризисе как об очень важном/й понятии/категории для культурологии (что отнюдь не принижает его/ее значения для философии, социологии, психологии, политологии, экономики, конечно медицины и др.), за которым/ой стоит социокультуральное явление, играющее первостепенную (в том числе и культуросозидающую) роль в процессе культурогенеза, а еще шире – в жизни культуры на протяжении всей ее истории.
Начну с того, что кризис (κρίσις) – древнегреческое слово, имеющее следующие основные значения: разбор, суд, судебное разбирательство; спор, состязание; толкование; решительный исход; решение, приговор, осуждение [7; стб. 732]. Являясь «калькой» своего греческого предшественника, латинский термин «crisis» стал обозначать «решительный поворот, перелом» [9; c. 272]. В дальнейшем «прием калькирования» был применен во многих других языках мира (в том числе и в русском), в которых слово «кризис» приобрело довольно устойчивое, хотя и достаточно плоское значение.
На «обыденно-теоретическом» уровне, во-первых, кризис понимается как «…резкий, крутой перелом в чем-либо, тяжелое состояние ума отдельного человека (“кризис середины жизни”) или перелом в деятельности учреждения, организации, общества в целом, например экономический кризис» (что достаточно близко приведенному выше значению латинского варианта термина – «решительный поворот»). Во-вторых, это «…перелом в течении болезни, обычно сопровождающийся резким снижением повышенной температуры тела и исчезновением всех признаков болезни» (что можно рассматривать как тот же решительный поворот, зафиксированный во вполне конкретной сфере – в жизни человека – и связанный с состоянием его физического здоровья). Наконец, в-третьих, кризис – это «…вообще тяжелое положение, острое затруднение, нехватка чего-либо, например сырья» [14; c. 445]. Практически те же значения термина (и даже в тех же выражениях) даны в [6; c. 593].
Сразу же обращу внимание на то, что приведенные толкования свидетельствуют о значительном обеднении семантики понятия «кризис» по сравнению с временами греческой Античности, когда это слово объединяло в себе разнообразные и, можно сказать, взаимоисключающие смыслы. Один из них – связанный с такими из приведенных выше значений, как «разбор, суд, судебное разбирательство; спор, состязание; толкование», – указывал на динамичный, внутренне напряженный, условно говоря, внутренне аналитический и, вероятнее всего, противоречивый по своему содержанию процесс, а другой – «решительный исход; решение, приговор, осуждение» – на его результат. Если первый смысл и не говорит напрямую о присутствии в нем антиномий, то он все же со всей очевидностью обнаруживает наличие в обозначаемом им явлении противоречий, агональных черт, характерных для него столкновений различных мнений; второй же предполагает окончание динамичного этапа, возникновение иного, относительно устойчивого состояния предмета рассмотрения и, как можно было бы предположить, полное завершение какое-то время протекавшего процесса.
Однако в результате сопоставления выявленных двух смыслов естественным образом возникает мысль о том, что наличие первого из них не только не предполагает, но фактически и не допускает признания однозначного и окончательного прекращения наблюдаемого процесса. Иными словами, перед нами антиномичное, т.е. сочетающее в себе взаимоисключающие черты, явление [см. 1]. Помимо всего прочего, сама жизнь дает немало примеров того, что принятое решение и даже вынесенный приговор далеко не всегда ставят точку в течении событий и противостоянии сторон. А если мы еще напомним, что речь у нас идет о культуре, одной их существеннейших черт которой является процессуальность, то оснований для признания изначально наблюдавшегося в рассматриваемом явлении движения завершенным, а имевших в нем ранее место изменений прекратившимися у нас останется немного.
В упоминавшейся выше словарной статье А. Я. Флиера речь идет не о культурологической интерпретации кризиса, а рассматривается его социокультуральный вариант. Тем не менее в ней была сделана попытка дать его определение. По мнению исследователя, социокультурный кризис – это «…нарушение баланса структурной упорядоченности локальной социокультурной системы, согласованности и взаимодополнительности в функционировании ее различных подсистем, эффективности взаимосвязей между ее компонентами, что в конечном счете ведет к понижению уровня социокультурной интегрированности и консолированности сообщества, деградации нормативно-регулятивных функций культуры, разрушению ее соответствующих механизмов» [18; с. 330]. Признавая существенность отмеченных автором характеристик кризиса, все-таки нельзя не обратить внимание на то, что в конечном итоге содержание этого явления сводится исключительно к разбалансированности системы. Получается, что все элементы находящейся в состоянии кризиса системы не претерпевают практически никаких изменений и всего лишь «сбиваются с ритма» оптимального для них функционирования, а сама сбившаяся с ритма система фактически уподобляется испорченному механизму. Иначе говоря, фундаментальная причина кризиса квалифицируется автором как механическая, а не как органическая. На мой же взгляд, проблема кризиса гораздо более сложна, многопланова и вряд ли вообще поддается чисто механическому (механистическому) объяснению.
Поэтому в содержательном подходе первым делом следует показать, что кризис – это не только специфический процесс (содержание которого требует глубокого анализа, множества комментариев и уточнений), но и его результат. Несколько схематизируя описание рассматриваемого понятия (а следовательно, и соответственно упрощая представление о нем) в рамках культурологической его интерпретации, мы, как представляется, можем толковать кризис в культуре как некий специфический двухфазный этап совокупного бытия конкретного феномена культуры (или даже культуры в целом). При этом более или менее динамичная (первая) фаза данного этапа в конечном итоге (т.е. фактически в обязательном порядке) сменяется фазой статичной (в большей или меньшей степени), в свою очередь постепенно (но не обязательно) трансформирующейся в исходный пункт для очередного этапа бытия феномена как такового, который, вероятнее всего, также окажется двухфазным. Отсюда можно сделать предварительный вывод, что кризис – это сложный по своей структуре процесс, представляющий собой антиномичное единство динамики и статики, развития и стагнации, континуального и дискретного, наличного и потенциального. При этом особенность результата кризиса состоит в том, что он (хотя и не обязательно и даже далеко не всегда) в равной мере может играть роль как завершающего пункта предшествующего развития, так и точки отсчета для нового его этапа.
Второй важный (прежде всего для культурологии) момент, который должен учитываться в рамках теоретического изучения феномена кризиса, заключается в том, что не только на бытовом, но и на теоретическом уровне последний нередко трактуется исключительно как полный неуспех, провал, упадок и т.п. Иными словами, кризис фактически отождествляется со «смертью» или, как минимум, с «предсмертным» состоянием феномена. Однако в культуре (кстати, как и в медицине и, не исключено, что и в экономике) ситуация может развиваться и в ином направлении, а именно: развитие кризиса не предполагает однозначных последствий, поскольку, например, «…если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» [10]. Поэтому и кризис может сыграть, например, созидательную или же очистительную роль (в чем можно усмотреть связь кризиса с катарсисом). В данном случае его завершение (как в сфере культуры, так и медицины) способно знаменовать начало новой жизни или хотя бы нового ее этапа, поскольку кризис – это не только и не просто тяжелое состояние некоего объекта, но и (в частности, в медицинском смысле слова) решительный перелом в его состоянии (например, в течении болезни), а в благоприятных случаях – и начало полного исчезновения хотя бы основных признаков былого заболевания. Таким образом, кризис – это точка бифуркации, прохождение которой не обязательно приводит к смерти и вполне может породить, как минимум, надежду на жизнь – новую жизнь; это точка «выбора» (кавычки обусловлены тем, что о свободном выборе в связи с выходом из кризиса (социального) речь может идти далеко не всегда) между сохранением явлением, пережившим кризис, старых черт и обретением новых, между традициями и новациями, между боязнью новшеств и восстанием против рутины.
Однако, пожалуй, только в культуре послекризисное движение не только «по восходящей», но и «по нисходящей» способно привести к рождению (хотя во втором случае, вероятно, далеко не всегда) нового явления, представляющего собой, условно говоря, результат гегелевского «снятия» вступивших в противоречие и отвергнутых временем тенденций. Иными словами, движение по нисходящей – это не обязательно трагедия для культуры, точно так же как восхождение отнюдь не неизбежно приведет к безоблачному счастью. Можно предположить, что сказанное имеет непосредственное отношение, например, к замечаниям о том, что «…празднества на всех этапах своего исторического развития были связаны с кризисными, переломными моментами в жизни природы, общества и человека» [3; c. 14], что «осень культуры – самая прекрасная и утонченная пора. <…> Эпохи утонченного декаданса культуры не так бесплодны, как это представляется на первый взгляд: в них есть и свое положительное откровение» [5: c. 253], что «разум выдвигает твердое убеждение, что переживаемый нами кризис, каким бы он ни был, есть фаза поступательного и необратимого процесса. И все мы, каких бы взглядов и позиций ни придерживались, знаем одно: нам некуда отступать, мы должны пройти через это. Таков совершенно новый, ранее еще не встречавшийся элемент кризисного сознания эпохи» [17; c. 250]. И т.д.
Двигаясь дальше, нужно подчеркнуть, что «культурный кризис – понятие историческое. Поверяя его историей, сравнивая нынешнюю эпоху с предшествующими, можно придать этому понятию определенную объективную форму (несколько странно звучащее замечание: вряд ли мы вообще в состоянии придать какому-нибудь явлению объективную форму. ‒ К. А.) Ибо нам известны не только обстоятельства возникновения и развития культурных кризисов прошлого, но также и завершающая стадия, исход этих кризисов» [17; c. 251]. Таким образом, кризис в культуре обусловлен не только исторически, но и этнически, и географически, и политически, и т.д., а поэтому он обязательно должен быть достаточно четко локализован – и во времени, и в пространстве, и в культуральном, и в социальном, и в политическом, и иных контекстах. Рассуждая примерно на ту же тему, Н. Данилевский писал, что, хотя «...начала, лежащие в народе одного культурно-исторического типа (которые при самобытном развитии должны принести самые богатые плоды), могут быть искажены, уничтожены», все-таки они «…не могут быть заменены другими началами, составляющими принадлежность другого культурно-исторического типа, – иначе как с уничтожением самого народа, т. е. с обращением его из самостоятельного исторического деятеля в этнографический материал, имеющий войти в состав новой образующейся народности» [8; c. 98]. Да, к сожалению, в истории и истории культуры случалось и такое: локальные кризисы завершались «смертью» не перенесшего их явления. Однако, при всей трагичности истории мировой культуры, в конечном итоге все же не эти факты обусловливали специфику исторического процесса и придавали ему содержательность и значимость.
Кроме того, когда мы ведем речь об уничтожении явления (тем более об уничтожении целого народа), мы уже фактически выходим из обсуждения проблемы кризиса. Кризис в культуре в любом случае предполагает сохранение того объекта, который этот кризис переживает, иначе говорить о нем нет никакого смысла. Поэтому мне трудно согласиться с тем, что одной из причин кризиса (напомним: социокультурного) могут стать «…агрессия или покорение одного сообщества другим, при котором завоеватель стремится не только к установлению своего политического господства, но и к ломке традиционного жизнеустроения, институтов социальной организации и регуляции, религиозных и ценностных ориентаций покоренного народа» [18; c. 331]. Дело в том, что подавление явления/процесса с помощью силы, на мой взгляд, имеет мало общего с кризисом.
Собственно культуральный признак кризиса следует искать, естественно, в лоне самой культуры. Например, в ней «…всегда действовали два начала – классическое и романтическое, и в разные эпохи преобладало то одно, то другое начало и создавало преобладающий стиль культуры. <…> Классическое и романтическое переплетаются, борются друг с другом и взаимодействуют» [5; c. 255], а в результате возникает почва для очередного кризиса. По сути дела, появление нового стиля в искусстве (шире ‒ в культуре) – это всегда результат некоего кризиса. Практически то же самое мы видим и в науке, поскольку «…именно здесь находим мы в одно и то же время очевидный бесперебойный прогресс и глубокое кризисное состояние, а вместе с тем непоколебимую уверенность, что поступательное движение по этому пути неизбежно и сулит благоденствие людям» [17; c. 267]. Действительно, без постоянных кризисов наука не практически имела бы импульсов для собственного развития.
Если рассуждать более широко, то «в истории происходят периодически приливы варварства, внутреннего и внешнего. Эти приливы варварства имеют не только отрицательное значение, они обновляют дряхлеющую и холодеющую кровь старого мира. К культуре приобщаются новые стихии и дают ей новые жизненные соки» [5; c. 254]. Таким образом, кризис должен восприниматься не как трагедия, а как «рабочая» для культуры ситуация, свидетельствующая о том, что культура жива, что она живет и борется за свое существование: «Кризис как постоянное изменение границ, предание забвению уже созданных форм и экспериментирование с формами новыми и неиспробованными представляет собой естественное условие существования всей человеческой культуры» [2; c. 316]. Поэтому «…под интеллектуальным кризисом следует понимать не борьбу мысли, подавляемой прессом политики, но поступательное движение самой науки, как оно проявляет себя там, где дух еще обладает свободой, которая ему нужна, чтобы оставаться духом» [17; c. 272].
Естественно, исходя из сказанного не следует перегибать палку и превозносить те негативные процессы, которые в неисчислимом количество могут быть зафиксированы в истории человечества, в том числе и в истории его культуры. Если страдание облагораживает человека, это вовсе не означает, что тот должен стремиться к нему, рассчитывая именно с его помощью достичь совершенства. Однако нужно отчетливо понимать, что вне столкновения противоположностей, вне борьбы мнений, в отсутствии антиномичности возникает угроза застоя и упадка: «Ни человеческая глупость, ни духовный спад не причастны к кризису чистого мышления. Этот кризис вызван совершенствованием инструментов познания и ненасытностью самой воли к познанию. Таким образом, этот кризис не только неотвратим, но и желателен и благотворен» [17; c. 273].
Итак, понимая под кризисом серьезный перелом, радикальный поворот в протекании социокультурных процессов, можно прийти к выводу, что он является результатом исчерпания имевшегося в наличии определенного объема энергийно-смыслового потенциала. Нередко он становится результатом прямого столкновения традиционных и новаторских тенденций, притом что в этом столкновении не может быть победителей и побежденных, поскольку после завершения очередного кризиса у нас «в наличии» вновь будут традиционные (в возможности как обогащенные, так и обедненные) и новаторские тенденции. В то же время вовсе не исключены и перерождение, «реинкарнация» и даже «смерть» переживающего кризис явления – тех же науки, религии, политики, во всяком случае, в тех формах, в каких оно бытовало в докризисный период. Что-то из перечисленного происходит в последние десятилетия с искусством, которое, все еще продолжая переживать кризис, обретает новые, пока еще плохо воспринимаемые широкими слоями землян формы, но постепенно утрачивает (вероятнее всего, необратимо) многие из прежних черт и свойств. (Попутно можно отметить, что практически никогда причиной кризиса в культуре не становится экономический упадок. И это можно показать на многих исторических примерах, наиболее наглядным из которых является расцвет немецкой культуры в XVIII–XIX вв., когда эта страна не представляла собой ни целостного, ни экономически развитого государственного образования.)
Из всего сказано проистекает, что есть все основания говорить о созидательном потенциале кризиса в культуре, в основе которого лежит прежде всего заложенная в ней самой антиномичность. Поэтому весь культуральный процесс можно рассматривать как практически бесконечную последовательность кризисов самых различных масштабов – и по временной протяженности и по территориальной распространенности.
Особый аспект феномена кризиса связан с тем, что он не представляет собой явления, однозначно воспринимаемого всеми. Иначе говоря, при всей своей объективности и кажущейся наглядности оценивается он чаще всего более или менее субъективно, а обнаружен может быть далеко не всегда и далеко не всеми. Подобно тому как отдельный «человек, отдавшийся чувственному миру, если он тонок и глубок, приходит к кризису чувственности, очень знаменательному, переводящему уже за грани чувственного мира» [4; c. 231], так и в восприятии происходящего в окружающем нас социальном мире помимо элементарных знаний и жизненного опыта необходимы тонкость и глубина его постижения. Бесспорное наличие кризиса отнюдь не означает, что он очевиден и понятен широким слоям общества. Например, в почти век назад написанной книге Н.А. Бердяев отмечал, что в то время «…кризис культуры ощутили и осознали лишь те, которые были максималистами, а не минималистами в делах культуры. Кризис культуры в упрощенном правописании невыразим» [5; c. 258]. Десятилетия, прошедшие с тех пор, как были сказаны эти слова, не изменили ситуацию существенным образом. Кризис культуры и сейчас понятен далеко не всем, не говоря уже про его сущность и специфические черты.
Настоящей работой автор не пытался дать исчерпывающие ответы на поставленные в вопросы. По большому счету, главной его целью являлась постановка проблемы, углубленным изучением которой, ее осмыслением и, если это станет возможным, хотя бы частичным разрешением предстоит заняться в будущем.
Литература:
- Акопян К.З., Сергеева Д. В. Культуросозидающий потенциал антиномии в генезисе культуры. М., 2009.
- Бауман З. Индивидуализированное общество. М., 2002.
- Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1990.
- Бердяев Н.А. Философия свободы. Смысл творчества М., 1989. С. 231.
- Бердяев Н.А. Философия неравенства. М., 1990.
- Большой энциклопедический словарь. СПб., 2002.
- Вейсман А.Д. Греческо-русский словарь. М., 1991.
- Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991.
- Дворецкий И.Х. Латинско-русский словарь. М., 1976.
- Евангелие от Иоанна. 12 : 24.
- Культурология: Учебник / Под ред. Ю.Н.Солонина, М.С. Кагана. М., 2005.
- Культурология. ХХ век. Энциклопедия: В 2 т. СПб., 1998.
- Культурология. Энциклопедия. В 2 т. / Гл. ред. и автор проекта С.Я. Левит. М., 2007.
- Новейший словарь иностранных слов и выражений. Мн., 2001.
- Теоретическая культурология. М., 2005.
- Теория культуры: Учебное пособие / Под ред. С.Н. Иконниковой, В.П. Большакова. СПб., 2008.
- Хёйзинга Й. Homo ludens. В тени завтрашнего дня. М., 1992.
- Флиер А. Я. Кризис социокультурный // Культурология. ХХ век. Энциклопедия: В 2 т. СПб., 1998.
Наверх
Copyright © Карен Акопян 2012-2021 Все права защищены